НА МСВС

Эти и другие сообщения и аналитические обзоры доступны
на английском языке по адресу www.wsws.org

Новости и комментарии
Социальные вопросы
История
Культура
Наука и техника
Философия
Рабочая борьба
Переписка
Трибуна читателя
Четвертый Интернационал
Архив
Что такое МСВС?
Что такое МКЧИ?

Книги

Другие языки
Английский
Немецкий
Французский
Итальянский
Испанский
Индонезийский
Польский
Чешский
Португальский
Сербохорватский
Тамильский
Турецкий
Сингальский

Версия для распечатки

Лев Троцкий и постсоветская школа исторических фальсификаций: Рецензия на две недавние биографии Льва Троцкого

Часть 2: Изучение Троцкого после падения СССР | Часть 1 | Часть 3 | Часть 4

Дэвид Норт
18 июля 2007 г.

Ниже публикуется вторая из четырех частей рецензии на две биографии Троцкого, написанные профессорами Джеффри Суэйном и Ианом Тэтчером.

Падение СССР в декабре 1991 года еще более резко поставило вопрос об исторической роли Льва Троцкого. В конце концов, рушение Советского Союза нужно было объяснить. Несмотря на то, что ни один ведущий политический руководитель Запада не предвидел падения СССР, ответ буржуазного триумфализма, сопровождавший этот период, казался очевиден. Распад Советского Союза в декабре 1991 года стал органическим результатом революции Октября 1917-го. Эта теория, основанная на предпосылке о невозможности некапиталистической формы общества, попала в некоторые книги, изданные после падения СССР, среди которых наиболее значительным примером является том профессора Мартина Малиа (Martin Malia) Советская трагедия (The Soviet Tragedy).

Однако все подобные книги избегали ставить проблему исторических альтернатив: в данном случае, являлась ли политика Сталина и его наследников единственно возможной для СССР? Если бы в Советском Союзе принимались другие политические решения в ходе его 74-летней истории, не привело ли бы это к совершенно другим историческим результатам? Коротко говоря: существовала ли альтернатива сталинизму? Я не ставлю этот вопрос в качестве абстрактной гипотезы. Речь идет о том, существовала ли социалистическая оппозиция против сталинизма? Предлагала ли эта оппозиция серьезные и весомые альтернативы в практическом и программном смысле?

Ответ на эти ключевые вопросы требует серьезного рассмотрения идей Льва Троцкого и оппозиционного движения, которым он руководил внутри страны и по всему миру. Но этого в исторической науке не произошло. Вместо того чтобы развивать достижения прежних поколений ученых и использовать огромные вновь открытые архивные ресурсы, преобладающая тенденция в историографии Советского Союза пошла совсем в другую сторону.

За годы, прошедшие после крушения СССР, появилось некое явление, которое лучше всего назвать постсоветской школой исторических фальсификаций. Основной целью этой школы является дискредитация Льва Троцкого как важнейшей исторической фигуры, отрицание того, что он воплощал в себе альтернативу сталинизму, что его политическое наследие содержит нечто ценное для сегодняшнего общества и его завтрашнего дня. Каждый историк имеет право на собственное мнение. Но это мнение должны быть основано на серьезном, честном и принципиальном отношении к подбору фактов и построению исторических данных. К сожалению, именно это качество отсутствует в двух новых биографиях Льва Троцкого, первая из которых написана профессором Джеффри Суэйном из университета в Глазго, вторая — профессором Брунелского университета в Лондоне Ианом Д. Тэтчером. Эти работы были изданы крупными и влиятельными издательствами. Биография Суэйна вышла в издательстве "Лонгман" (Longman); работа Тэтчера — в издательстве "Раутледж" (Routledge). Их литературная обработка жизни Льва Троцкого не имеет научных достоинств. Обе работы слабо используют труды самого Троцкого, дают мало ключевых цитат и даже игнорируют его важнейшие книги, статьи и политические заявления.

Несмотря на утверждения издателей, что эти биографии опираются на самостоятельные исследования, тексты самих книг не демонстрируют следов того, что Суэйн или Тэтчер пользовались основными архивными собраниями бумаг Троцкого в Гарвардском и Стэнфордском университетах. В отношении установленных фактов из жизни Троцкого авторы используют два излюбленных приема: эти факты бездоказательно "подвергаются сомнению" или называются "мифами". В то время как Суэйн и Тэтчер уничижают и даже издеваются над Троцким, они неоднократно пытаются внушить доверие к Сталину, обосновать легитимность его действий, часто защищая последнего от критики Троцкого и оправдывая борьбу Сталина против Троцкого и Левой оппозиции. Часто их собственные нападки на Троцкого являются лишь переизданием старых фальсификаций Сталина.

Книги Суэйна и Тэтчера по дизайну и числу страниц похожи друг на друга и явно готовились как учебники для студентов. Авторы, конечно, понимали, что для большинства читателей их работы станут первым знакомством с Троцким; они смастерили их так, чтобы отбить у читателей всякий дальнейший интерес к теме. Профессор Суэйн с удовольствием объявляет в первом абзаце книги: "Читатели этой биографии не пойдут в сторону троцкизма" [1]. Он мог бы добавить, что они также не узнают ничего об идеях Троцкого, о принципах, за которые он боролся, о его месте в истории ХХ века.

"Миф" о Троцком

Обе биографии заявляют, что оспаривают, подрывают, даже опровергают "мифы" о жизни и деятельности Троцкого. В кратком предисловии к биографии Тэтчера издатель утверждает, что "ключевые мифы о героической революционной деятельности Троцкого, особенно во время революции 1905 года и в годы Гражданской войны, поставлены под вопрос" [2]. Суэйн утверждает, что в его книге "дается картина, резко отличающаяся от традиционной, в ней больше человека и меньше мифа" [3]. Но какие "мифы" разоблачены ими? Характерно то, что оба автора нападают на работу Исаака Дойчера, которого они обвиняют в создании героического исторического образа, преобладающего до сего дня. Тэтчер свысока иронизирует, что трилогия Дойчера похожа на "книгу приключений для юношей", и что эта особенность "проявляется в сильных и в слабых сторонах томов Дойчера". Тэтчер намекает, что биография Дойчера представляет собой сомнительную попытку написать былину о герое, где "неоднократно представлены примеры, в которых Троцкий видел дальше и глубже, чем окружающие". Явно саркастически Тэтчер намекает на то, что Дойчер хвалил Троцкого за невероятно длинный перечень политических, практических и интеллектуальных достижений. Он обвиняет Дойчера в недопустимых "домыслах" и за "тягу к сочинительству". Тэтчер пишет, что эти ошибки "подрывают историческую ценность книги и, как историки, мы должны читать работу Дойчера критически и с опасением" [4].

Действительно, критический подход необходим в связи с любой исторической работой, даже по отношению к шедеврам. Но Тэтчер критикует работу Дойчера не за ее слабые, а за сильные стороны: прежде всего за мастерское воспроизведение революционной личности. Что же касается конкретных примеров домыслов и уклонов в сочинительство, которые Тэтчер приписывает Дойчеру, то Тэтчер дает нам неполную цитату из Вооруженного пророка. Если читать отрывок целиком, то применение Дойчером аналогии для того, чтобы воспроизвести настроение, преобладавшее среди большевистского руководства во время острейшего кризиса во время споров по поводу Брест-Литовского договора в феврале 1918 года, дает нам один из примеров выдающегося литературного мастерства и психологической проницательности автора [5].

Значение антипатии обоих наших биографов по отношению к трилогии Дойчера особенно ясно проявляется в биографии Суэйна. Последний обвиняет Дойчера в том, что тот "поддерживал и помог распространить миф о Троцком, идею о том, что тот был "лучшим из большевиков": Ленин и Троцкий совместно осуществили Октябрьскую революцию, с помощью Ленина Троцкий непрерывно боролся со Сталиным, начиная с 1922 года, чтобы спасти революцию от бюрократического перерождения; в этой версии событий Троцкий является наследником Ленина" [6].

Согласно словарю Вебстера, "миф является беспочвенной или ложной мыслью". Но все элементы того, что Суэйн осуждает как дойчеровскую "мифологию Троцкого", основаны на фактах, соответствующих документальным свидетельствам, которые были использованы множеством историков за последние полвека. Хотя Суэйн намекает на то, что Дойчер участвовал в заговоре против исторической правды (он "поддерживал и помог распространить миф о Троцком"), действительная цель Суэйна заключается в дискредитации той исторической работы — как Дойчера, так и других исследователей, — которая в пух и прах разбила сталинистские фальсификации, накопленные за многие десятилетия. Хорошо установленные исторические факты о жизни Троцкого подлежат, по мнению Суэйна, литературному суду Линча и должны быть осуждены как "мифы". Для этих скоропалительных суждений Суэйна и Тэтчера не дается никакого фактического обоснования, способного выдержать серьезную проверку. Цель их псевдо-биографических трудов заключается в намерении вернуть Троцкого на то место, которое он занимал до работ Дойчера и даже Э.Х. Карра, то есть вернуться к положению, существовавшему во время мрачного периода сталинской школы фальсификации.

Апелляция к авторитетам

Попробуем сейчас рассмотреть метод, который используют эти два профессора в целях дискредитации давно установленных фактов. Один из любимых приемов Суэйна и Тэтчера состоит в том, чтобы выдвинуть возмутительно провокационное заявление о Троцком, противоречащее известным фактам, а потом защищать его цитатами из работ других авторов. Читателю не предлагается какой-то новый факт, который поддержал бы заявление Суэйна и Тэтчера, а просто объявляется, что данное заявление основано на работе какого-то другого историка.

Таким именно образом Суэйн сообщает, что он "активно использовал работы других ученых. Иан Тэтчер заново открыл дореволюционного Троцкого и ясно показал внутреннюю недостоверность работ самого Троцкого. Джеймс Уайт (James White) полностью переоценил отношения между Лениным и Троцким в 1917 году, показав, что их представления о перевороте резко различались. Эрик ван Ри (Eric van Ree) сокрушил теорию о том, что Троцкий являлся наследником Ленина. Тридцать лет тому назад Ричард Дэй (Richard Day) убедительно показал, что Троцкий вовсе не был интернационалистом, а, наоборот, верил в возможность построения социализма в одной стране. Несколько более спорно то, что Николай Валентинов писал пятьдесят лет тому назад, а именно, что в 1925 году Троцкий, вместо сопротивления Сталину, заключил с ним союз; однако гипотеза Валентинова, согласно которой Сталин и Троцкий заключили такое соглашение во время тайного свидания, не прошла проверку временем. Есть другие свидетельства, которые подтверждают факт брезгливого сотрудничества между ними" [7].

В логике такая форма доказательства называется апелляцией к авторитетам. Но эта апелляция убедительна лишь в той степени, в какой мы доверяем этим авторитетам. Конкретное разногласие не разрешается простым цитированием Тэтчера, Уайта, ван Ри, Дэя и Валентинова. Мы должны знать что-то дополнительное о них самих, об их работах, о причинах сделанных ими выводов. И мы также должны знать, в самом ли деле они придерживались тех мнений, которые им приписывают. Мы вскоре увидим, что это последнее условие весьма важно для читателей работ профессоров Суэйна и Тэтчера, поскольку в отношении них ничего нельзя принимать на слово.

Что касается указания Суэйна на профессора Джеймса Уайта из университета Глазго, то этот профессор едва ли может быть признан авторитетом — для любого, знакомого с его работами — в области истории, связанной с Троцким, если ему вообще можно верить [8].

Что же касается ван Ри — являющегося одним из любимых источников для Тэтчера, — то к его историческим работам нужно подходить с опасением и зажав нос. В прошлом маоист, а в настоящее время ярый антикоммунист, он недавно дал следующую оценку Ленина и Троцкого в книге Мировая революция: коммунистическое движение от Маркса до Ким Ир-Сена (World Revolution: The Communist Movement from Marx to Kim il-Jong):

"В конце концов, они были жуликами, вождями банд политических бандитов. Они наслаждались гражданской войной. Они объявили Красный террор, потому что воображали себя актерами в фантастической исторической драме. Им посчастливилось повторить роль, которую столь провально сыграл Максимилиан Робеспьер, и они были полны решимости сыграть ее так, чтобы на этот раз никого не осталось в живых, кто смог бы выбросить их со сцены. Ленин и Троцкий гордились тем, что презирали демократию и гражданские права. Они наслаждались проявлением собственной жестокости" [9].

Оставим в стороне выспренний язык этого отрывка; ни одно из заключений профессора не может служить примером трезвого исторического суждения. Профессор ван Ри явно полон злобы, он считает себя политически обиженным. Его никак нельзя считать способным выразить обоснованное суждение об отношениях Ленина и Троцкого. Тем не менее, согласно цитированному мной отрывку, ван Ри считал Ленина и Троцкого партнерами в их преступлениях, разделявшими одно и то же мировоззрение. В той степени, в какой ван Ри придерживается этого мнения, как мог он "сокрушить теорию о том, что Троцкий являлся наследником Ленина"? В вопросе об отношении между Лениным и Троцким слово "наследник" имеет политический, а не юридический смысл. Считать ли Троцкого наследником Ленина или нет, — историки будут спорить об этом в течение десятилетий. Этот вопрос невозможно разрешить с помощью одной статьи, даже если бы такая статья была написана ученым, вооруженным гораздо более широкими знаниями, умением, проницательностью и суждением, которыми располагает мистер ван Ри. Когда Суэйн утверждает, что ван Ри "сокрушил теорию о том, что Троцкий являлся наследником Ленина", то это лишь доказывает, что Суэйн не продумал с достаточным вниманием сложные исторические, политические, общественные и теоретические вопросы, которые вырастают из любого серьезного исследования отношений между Лениным и Троцким.

Рассмотрим теперь упоминание Суэйном профессора Ричарда Дэя для обоснования провокационного заявления, согласно которому Троцкий "вовсе не был интернационалистом, а, наоборот, верил в возможность построения социализма в одной стране". Я должен признаться, что протер свои глаза от удивления, когда увидел ссылку на профессора Дэя в пользу такого странного заявления. В отличие от двух предыдущих господ, профессор Дэй является выдающимся и уважаемым историком, который в течение нескольких десятков лет серьезно изучал борьбу внутри советского правительства в 1920-е годы по вопросам хозяйственной политики. Он, в частности, подверг серьезному анализу работы Е.А. Преображенского и раскрыл перед публикой значительные разногласия, которые существовали внутри Левой оппозиции в отношении важных проблем экономической теории и практики.

Ссылка Суэйна на Дэя связана с искажением и фальсификацией истории. В работе, которую упоминает Суэйн, Лев Троцкий и политика хозяйственной изоляции (Leon Trotsky and the Politics of Economic Isolation), Дэй использует ряд формулировок, предполагающих, что Троцкий не исключал возможности социализма в одной стране, при этом он боролся против теории, считавшей, что подобная цель может быть достигнута, как настаивал Сталин, на основе автаркии. Кроме того, освещение Дэем позиции Троцкого делалось в контексте изложения дискуссии о советской хозяйственной политике. Суэйн выхватывает лишь несколько неточных фраз, написанных Дэем в начале книги, и передергивает основную линию анализа, проводимую в целом. Какими бы недостатками ни страдала аргументация Дэя, в его книге нет ничего, что подтверждало бы утверждение Суэйна, согласно которому Троцкий не был интернационалистом [10]. Это заявление является грубой фальсификацией позиции, изложенной в работе Лев Троцкий и политика хозяйственной изоляции [11].

Я не буду тратить время на опровержение отсылки к Валентинову, старому меньшевику и яростному противнику Троцкого. Суэйн даже не считает нужным дать читателю точную цитату из работ Валентинова. Не приводится никаких доказательств заявленной точки зрения. Что же касается рассказа Валентинова о "секретном свидании и договоре", то сам Суэйн признает, что это свидетельство "не прошло проверку временем". Иначе говоря, весь рассказ был выдумкой. Но зачем тогда Суэйну упоминать о нем сегодня?

Риторический интернационализм

Использование Суэйном источников, которые, по его собственному признанию, являются недостоверными, свойственно его циничному отношению к историческим событиям. Он не брезгует высказывать утверждения, опровергающие известные и хорошо установленные факты, касающиеся жизни Троцкого. Он пишет, что "Троцкий верил в мировую революцию, но не больше и не меньше, чем все другие большевики, и, как у всех большевиков, эта вера являлась по большей части риторической" [12]. Иначе говоря, согласно Суэйну, не было разницы между той ролью, какую перспектива мировой революции играла в жизни Льва Троцкого, и тем местом, которое она занимала в мыслях и действиях Молотова, Ворошилова или Сталина! С чего начать опровержение столь глупого утверждения?

Читателям предлагают поверить, что политические концепции, которые направляли политические действия Троцкого в течение почти сорока лет и которые нашли выражение в бесчисленных выступлениях, сотнях речей и докладов, тысячах статей и книг представляли собой лишь показное актерство, лишенное интеллектуальной, эмоциональной и моральной подоплеки. Все это, мол, было лишь политической игрой, прикрытием для национальных, по существу, целей, связанных с фракционной борьбой Троцкого за власть в Советском Союзе. Суэйн пишет:

"Его критика неудавшейся немецкой революции в 1923 году была всего лишь камуфляжем для атак на тогдашних его противников, Зиновьева и Каменева. Ту же самую цель преследовали его работы о Всеобщей стачке в Англии, хотя в то время его противниками были Бухарин и Сталин. Что же касается его энтузиазма по поводу Китая в 1927 году, то это тоже было, по существу, направлено на внутренние дела... Лишь в эмиграции, в 1933 году, когда он похоронил уже концепцию термидора, лишь тогда Троцкий подхватил идею, согласно которой возрождение рабочего движения в Европе принесет пользу Советскому Союзу и остановит перерождение рабочего государства. Тогда интернационализм стал в центре его идей" [13].

По-видимому, Суэйн думает, что его читатели-студенты абсолютно ничего не знают об этих вопросах и событиях. Он не дает ни малейших доказательств в пользу своих выводов. Он также не пытается подкрепить свои мнения на основе анализа работ Троцкого. Такое вопиющее упущение отражает его общее невнимание к Троцкому как писателю. Суэйн даже говорит своим читателям, что его биография не ссылается на "крупную" работу профессора Баруха Кней-Паца Социальная и политическая мысль Льва Троцкого (The Social and Political Thought of Leon Trotsky). Суэйн признает, что это упущение может удивить троцковедов. Но он защищается тем аргументом, что Кней-Пац якобы уделил чрезмерное и незаслуженное внимание работам Троцкого: "Кней-Пац разбирает по темам опубликованные работы Троцкого, собирая вместе ранние и более поздние труды в связное повествование; такая экспозиция представляет из Троцкого гораздо более значительного мыслителя, чем он был на самом деле. Троцкий писал очень много, но часто как журналист; он с удовольствием писал на темы, о которых очень мало знал" [14].

Когда историк высказывает столь безоговорочное суждение, то публика вправе ожидать немедленного доказательства этих слов. Суэйн должен был бы указать на определенные статьи, в которых Троцкий опростоволосился и показал себя незнакомым с темой, о которой пишет. Суэйн не дает ни одного примера такого невежества. Вместо этого он повторяет: "Троцкий мог красиво писать, но философом он не был" [15]. На самом деле, Троцкий и не утверждал, что он философ. Но это не мешало ему понимать гораздо глубже и конкретней, чем другим философам его поколения, общественные, политические и хозяйственные реалии эпохи. Кто лучше понял природу империализма и фашизма ХХ века: Мартин Хайдеггер, который напоказ расхваливал Гитлера, или Троцкий? Кто глубже и ясней понимал банкротство фабианского реформизма в Великобритании: Бертран Рассел или Троцкий? [16]

Более честный и требовательный к себе историк включил бы в анализ места Троцкого в истории литературы следующий отрывок из дневника великого немецкого литературного критика Вальтера Беньямина: "3 июня, 1931 года... Вчера вечером сидел в Cafe du Centre с Брехтом, Брентано и Гессе. Зашел разговор о Троцком; Брехт утверждал, что есть много причин полагать, что Троцкий является величайшим из современных европейских писателей" [17]. Можно лишь представить себе, что сказал бы Суэйн своим собеседникам, если бы пил пиво за одним столом с ними. "Возможно, Бертольт. Но Троцкий, не философ!"

По мере того, как читаешь всю эту биографию, не перестаешь удивляться степени безразличия, которую Суэйн проявляет к работам Троцкого. Многие из его наиболее важных трудов лишь мельком упомянуты или вовсе забыты. Хотя Суэйн признает ключевую роль Троцкого в победе Красной армии во время Гражданской войны, он игнорирует важнейшие работы Троцкого в вопросах военной теории. Это большое упущение, ведь множество политических и теоретических разногласий между Троцким и фракцией Сталина в более поздние годы уходят корнями в споры о военной политике [18]. В книге Суэйна отсутствуют упоминания о выдающихся манифестах и выступлениях Троцкого на первых четырех Конгрессах Коммунистического Интернационала (1919-1922). Он игнорирует прозорливый анализ Троцким феномена восхождения американского империализма, завоевания им мировой гегемонии в пику все более зависимой и находящейся в процессе упадка Европе. Это не мешает Суэйну помпезно провозгласить, что Троцкий "не имеет никакого понятия о европейской политике" [19]. С таким же успехом можно писать, что Эйнштейн не имеет никакого понятия о физике! Нелепые рассуждения подобного рода выставляются с одной единственной целью: забить головы учеников, которым незнакома жизнь Троцкого и исторический период, в котором он жил, интеллектуально дезориентирующей путаницей.

Попытка Суэйна превратить Троцкого в исполненного энтузиазма сторонника сталинской программы "социализма в одной стране" является гротескным искажением и прямой фальсификацией его действительных взглядов. Суэйн приписывает Ленину авторство этой концепции, замечая, что в лекции Сталина, в которой он изложил новую программу, была использована цитата из статьи Ленина 1915 года. Суэйн не объясняет, что Сталин вырвал цитату из контекста и удобно проигнорировал множество заявлений Ленина, где тот прямо связывал судьбу социализма в России с мировой революцией. Упоминая серию статей Троцкого 1925 года К социализму или к капитализму?, Суэйн утверждает, что логика статей "ясна. Социализм в одной стране можно построить, если следовать правильной хозяйственной политике и постепенно повышать государственные капиталовложения в промышленность" [20].

Если отождествить возможность начала социалистического строительства внутри СССР (что Троцкий поддерживал и защищал) с долговременной жизнеспособностью советской формы национализма (что Троцкий напрочь отвергал), то теоретическое содержание и политические последствия дискуссии о хозяйственной политике окажутся непонятными. Хотя работа К социализму или к капитализму? была написана в 1925 году, когда Троцкий еще продолжал анализировать последствия национального сдвига в теоретических рамках советской экономической политики, он открыто предупреждал о том, что долговременное выживание мирового капитализма означало бы, что "социализм в отсталой стране оказался бы перед лицом огромных опасностей" [21]. В сентябре 1926 года он объявил, что "оппозиция глубоко убеждена в победе социализма в нашей стране не потому, что нашу страну можно исключить из мирового хозяйства, а потому, что победа пролетарской революции должна совершиться во всем мире" [22]. Иначе говоря, социализм может быть построен в России, если рабочий класс завоюет власть в революционной борьбе за ее рубежами. Доклад Троцкого на XV партийной конференции 1 ноября 1926 года стал развернутой атакой на перспективу национального социализма [23]. Суэйн, конечно, игнорирует этот и другие ключевые тексты, которые нужно бы было рассмотреть, чтобы правильно осветить тему "социализма в одной стране".

Суэйн о 1923 годе

Освещение Суэйном важнейшего начального этапа в борьбе Троцкого против перерождения ВКП(б) сводится по существу к защите крепнущей фракции Сталина против критики Троцкого. Особенно примечательным является осуждение Суэйном письма и серии статей, которые Троцкий написал в начале декабря 1923 года под общим названием Новый курс. Суэйн пишет:

"В программной статье Новый курс, написанной 8 декабря и после некоторой перепалки опубликованной в Правде 11 декабря 1923 года, Троцкий осудил все более бюрократизирующееся руководство партии, утверждая, что старое, сложившееся руководство находится в конфликте с новым поколением. В излюбленной им манере преувеличенной аналогии он сравнил ситуацию среди большевистских вождей с периодом в истории германской Социал-демократической партии, когда давнишние радикальные сторонники Маркса и Энгельса незаметно превратились в апостолов реформизма. Это был зримый образ, однако Каменеву, Сталину и Зиновьеву вряд ли понравился намек на то, что только Троцкий остался настоящим революционером, а они превратились в реформистов".

"Публикацией Нового курса Троцкий не только обидел своих коллег по Политбюро, но и, по меркам большевиков, обеспечил им моральное преимущество. Он заключил соглашение и сам же его нарушил. То же самое он сделал с Лениным во время Брест-Литовского кризиса. Во время "профсоюзной дискуссии" он вошел в комиссию Зиновьева, но только для того, чтобы сделать заявление, что он в ней работать не будет. Резолюция против фракционности, принятая X съездом партии, была направлена именно на предупреждение подобного поведения. Можно спорить о том, являлось ли поведение Троцкого осенью 1923 года фракционным, но работа Новый курс была такой бесспорно. Он подписал соглашение, а потом порвал его и в придачу оспорил революционный авторитет своих товарищей по Политбюро" [24].

Суэйн предлагает нам здесь не объективное описание политических разногласий, вопросов и событий, связанных с конфликтом внутри советской Компартии, а всего лишь свою собственную пристрастную защиту тех, кто оказался тогда мишенью критики Троцкого. Злобные ссылки Суэйна на поведение Троцкого во время Брест-Литовского кризиса в 1918 году и профсоюзного конфликта в 1920 году звучат как копии кусков из речей самого Сталина. Суэйн учит нас, что Каменеву, Зиновьеву и Сталину "вряд ли понравилась" критика Троцкого, как будто это опровергает саму критику Нового курса.

По меньшей мере, странно, что в 2006 году историк осуждает Троцкого за "фракционное" поведение в ситуации, которая дала начало одному из эпохальных политических конфликтов ХХ века. На стороне Суэйна перевес ретроспекции; он знает, что из всего этого вышло. Подавление внутрипартийной демократии, против которой протестовал Троцкий, в конце концов, выросло в тоталитарную диктатуру, которая осуществила массовые убийства. Хотя критика Троцкого, вероятно, задела самомнение Каменева и Зиновьева, этих двух старых большевиков ждала намного более ужасная судьба от рук Сталина тринадцать лет спустя. Поразительно, что Суэйн укоряет Троцкого в "преувеличении" за то, что тот предупреждал об опасности политического перерождения старого поколения вождей большевизма. История, к сожалению, показала, что указание Троцкого на пример германской социал-демократии была не преувеличением, а, наоборот, преуменьшением размеров трагедии, которая ожидала большевистскую партию.

Что же касается конкретного обвинения, будто публикация Нового курса представляла собой недостойное и фракционное поведение, то это мнение не основано на каком-либо честном прочтении фактов истории. Суэйн с большим удобством для себя опускает тот факт, что Политбюро находилось в руках тайной фракции, составленной Сталиным, Зиновьевым и Каменевым, — фракции, которая была основана не на программном согласии, а на связывающем заговорщиков решении подорвать политическое влияние Троцкого. Троцкий, таким образом, вынужден был работать внутри Политбюро, исход дискуссий которого определялся закулисными соглашениями, заключенными Сталиным, Зиновьевым и Каменевым. Кроме того, как вполне ясно объяснил Э.Х. Карр в 1954 году, письмо Троцкого от 8 декабря — один из материалов, известных под именем Новый курс — имело глубоко принципиальный характер.

"Письмо вышло в форме комментария к резолюции от 5 декабря; оно выражало то, что Троцкий думал о смысле резолюции, и являлось предупреждением против любой иной интерпретации. Оно не было, как это утверждали позже, намеренным нападением на согласованный текст или на других членов Политбюро или Центрального Комитета. Письмо выражало, как наивно полагал Троцкий, взгляды, которые убедили других и победили в споре. Троцкий хотел, так сказать, "поставить точку над i" и зафиксировать свою победу" [25].

Карр также объяснил, что триумвират и Троцкий подошли к резолюции от 5 декабря 1923 года относительно партийной реформы с очень разными целями и критериями. Для Сталина, Каменева и Зиновьева сам текст резолюции имел второстепенное, даже третьестепенное значение. Их мотивы в достижении соглашения с Троцким определялись чисто тактическими соображениями, связанными с борьбой за власть. Поскольку партийная оппозиция по отношению к растущим бюрократическим и самовольным методам руководства расширялась, триумвиры пытались предотвратить или, по крайней мере, задержать открытый разрыв Троцкого с руководством Центрального Комитета. В отличие от этого Троцкий рассматривал резолюцию как принципиально важную. Карр отметил эту разницу между Троцким и его противниками. "Троцкий привык к тому, что разногласия в партии вели к открытому спору, и в итоге дискуссия завершалась партийной резолюцией; поэтому он придавал письменной резолюции значение, которое, при новом партийном руководстве, она уже не имела" [26].

Оценка Карра была поддержана историком Робертом В. Дэниэлсом (Robert V. Daniels) в его ценной работе Совесть революции (The Conscience of the Revolution). Комментируя ход событий, завершившийся изданием Нового курса, Дэниэлс пишет: "Троцкий, сознавая враждебное отношение к нему, которое едва ли могла скрыть принятая резолюция, попытался в своем открытом письме к партийной конференции 8 декабря пояснить смысл реформы. Это письмо было восторженным подтверждением и объяснением резолюции 5 декабря, которое подчеркивало роль рядовых членов партии в претворении этого решения в жизнь..." [27]

В изложении Суэйна полностью отсутствует анализ объективных процессов, которые были связаны с углубляющимся политическим конфликтом. Суэйн почти не упоминает об изменениях в стране, ставших следствием новой экономической политики, и их влияния на внутрипартийную жизнь. Он не описывает, политически или интеллектуально, противников Троцкого. Он не рассматривает перемены в социальном составе большевистской партии и не анализирует феномен бюрократизма, который привел к столь катастрофическим последствиям в судьбе большевистской партии и советского общества.

Описание Суэйном последней ссылки Троцкого

Суэйн посвящает последним 12 годам жизни Троцкого всего 25 страниц. Было бы комплиментом назвать его рассказ об этом периоде поверхностным. Наиболее катастрофическое событие в европейской истории после Первой мировой войны — приход к власти в Германии Гитлера и нацистской партии — практически опущено. Суэйн не замечает связи между этим событием и важнейшими политическими решениями Троцкого во время его последней ссылки: его призыв к политической революции внутри Советского Союза и к основанию Четвертого Интернационала. После краткого замечания, что после высылки из СССР и своего прибытия на Принкипо в 1929 году Троцкий призвал своих сторонников оставаться внутри Коммунистического Интернационала, Суэйн пишет: "К 1933 году он изменил свое решение..." [28] Отсутствует ссылка на катастрофическое событие, которое вызвало это изменение программы — приход Гитлера к власти в результате предательства Коммунистического Интернационала и его германской секции. Суэйн не дает оценки работ Троцкого о кризисе в Германии. Стоит подчеркнуть разницу между почти полным молчанием Суэйна и рассказом Э.Х. Карра о попытках Троцкого поднять германский пролетариат против угрозы фашизма. В своей последней работе Сумерки Коминтерна (The Twilight of the Comintern) Карр находил работы Троцкого о германском кризисе 1931-33 годов столь важными, что включил в свою книгу приложение на эту тему. Он писал: "Троцкий так настойчиво и, по большей части, столь проницательно комментировал ход событий в Германии, что это необходимо отметить" [29].

Московские процессы и последовавшие за ними чистки описаны Суэйном всего в нескольких предложениях; им уделено меньше внимания, чем краткая связь Троцкого с Фридой Кало в Мексике. Наиболее важная политическая работа Троцкого Преданная революция охарактеризована одним предложением. Эмоциональные статьи Троцкого об Испанской революции, его предупреждения, что политика Народного фронта открывает дорогу победе Франко, вовсе исключены из рассказа Суэйна. Отсутствует упоминание о Переходной программе, базовом документе Четвертого Интернационала. Суэйн также замалчивает последние полемические работы Троцкого о природе СССР. Наконец, Суэйн заканчивает свою биографию замечанием, что Троцкий сделал бы лучше, если бы вообще оставил политику после Октябрьской революции и занялся чистой журналистикой, где он, согласно Суэйну, мог бы "писать на темы, о которых мало знает".

Примечания:

1. Trotsky, by Geoffrey Swain (UK, 2006), p. 1. В нашей рецензии мы будем называть эту книгу просто Swain.
2. Trotsky, by Ian D. Thatcher (London and New York, 2003), p.i. В нашей рецензии мы будем называть эту книгу просто Thatcher.
3. Swain, p. 1.
4. Thatcher, pp. 15-16.
5. Тэтчер заявляет, что "Дойчер попросту безосновательно приписывает своим субъектам мысли", и цитирует отрывок, "который (согласно Тэтчеру) сравнивает споры большевиков по поводу мира с Германией с дилеммой, которая встала перед Парижской Коммуной в вопросе о развязке революционной войны, и о том, против кого воевать..." Затем Тэтчер цитирует возмутившую его фразу:

"Троцкий часто смотрел на русскую революцию сквозь призму французской и должен был заметить эту аналогию... Наверняка Троцкий видел себя в роли потенциального Дантона, в то время как Ленин вызывал в его воображении образ Робеспьера. Между ним и Лениным на миг как будто пала тень гильотины... В глазах Троцкого это соображение было решающим. Чтобы прогнать тень гильотины, он принес в жертву принципы и личные амбиции".

Если сравнить цитату Тэтчера с подлинным рассказом Дойчера, то поймешь, что обвинение Дойчера в сочинительстве совершенно необоснованно. Дойчер ясно объясняет, что он использует аналогию для прояснения сложной политической проблемы. Его воспроизведение тех мыслей, которые беспокоили Троцкого в этой ситуации — его конфликт с Лениным относительно того, позволительно ли Советской России принять немецкие условия в Брест-Литовске — вполне входят в приемы исторических работ, особенно если помнить, что Дойчер недвусмысленно объяснил, что в его изложении присутствует элемент догадки. Отрывки, исключенные Тэтчером выделены курсивом:

"Аналог ситуации, которая возникла бы, если бы Троцкий повел себя иначе, можно найти в истории французской революции в виде треугольника, сложившегося между Парижской коммуной, Дантоном и Робеспьером. В 1793 году Коммуна (и Анахарсис Клооц) выступали, как позднее Бухарин и левые коммунисты, за войну против антиреволюционных правительств Европы. Дантон защищал войну против Пруссии и договор с Англией, где, как он надеялся, Уильяма Питта должен был сменить Фокс. Робеспьер убеждал Конвент начать войну против Англии и хотел заключить договор с Пруссией. Дантон и Робеспьер объединились против Коммуны, но после ее подавления рассорились. Гильотина легко разрешила все их разногласия".

"Троцкий часто смотрел на русскую революцию сквозь призму французской и должен был заметить эту аналогию. Возможно, он вспомнил замечательное письмо Энгельса Виктору Адлеру, объясняющее все "метания" французской революции случайностями войны и порожденными ею спорами. Наверняка Троцкий видел себя в роли потенциального Дантона, в то время как Ленин вызывал в его воображении Робеспьера. Между ним и Лениным на миг как будто пала тень гильотины. Мы не хотим сказать, что в случае обострения конфликта Троцкий, подобно Дантону, обязательно бы проиграл или что Ленин, подобно Робеспьеру, намеревался все внутрипартийные споры решать при помощи гильотины. Здесь сходство заканчивается. Было очевидно, что военная фракция в случае своей победы будет вынуждена подавить оппонентов — иначе она не решит свою задачу. Мирное разрешение партийного кризиса было возможно только при победе сторонников мира, которые могли позволить себе проявить терпимость. В глазах Троцкого это соображение было решающим. Чтобы прогнать тень гильотины, он принес в жертву принципы и личные амбиции". (Дойчер, Вооруженный пророк, Москва, глава "Трагедия Брест-Литовска"; также в Интернете: http://scepsis.ru/library/id_1170.html)
6. Swain, p. 1.
7. Swain, pp. 1-2.
8. Профессор Джеймс Уайт много лет преподавал в Университете Глазго и сильно повлиял на Тэтчера. Уайт усиленно пытался реабилитировать Сталина и дискредитировать Троцкого. В своем стремлении умалить Троцкого Уайт иногда казался дураком. Например, в печально знаменитой статье в его недолго выходившем издании Журнал исследований о Троцком (Journal of Trotsky Studies — он и Иан Тэтчер были соредакторами), Уайт писал, что в решающую ночь восстания в октябре 1917 года Троцкий не делал ничего особенно важного. "Таким образом, пока другие члены Военно-Революционного комитета ездили решать какие-то революционные задачи, Троцкий вместе с противником восстания Каменевым сидел на телефоне". Именно так профессор Уайт описал работу главного стратега и вождя восстания.

Уайт также настаивал, вопреки давно установленным историческим фактам, что политическая линия Сталина в отношении Временного правительства в марте 1917 года более или менее совпадала с линией, за которую боролся Ленин по возвращении в Россию в апреле. А что касается вопроса об отношениях между Лениным и Троцким в 1917 году, то давно известно — и Троцкий писал об этом в своей автобиографии 1929 года, — что между двумя выдающимися вождями большевистской партии были разногласия относительно проведения восстания. Разногласия были по вопросам тактики, но отнюдь не "воззрений".
9. http://www.nlpvf.nl/docs/VanRee_WorldRevolution_screen.pdf, p. 25.
10. Чтобы адекватно рассмотреть аргумент Дэя, пришлось бы написать целую статью. Его тезис нельзя опровергнуть походя. Ни в одном месте Дэй не намекает на то, что "социализм в одной стране", как это понималось в программе Сталина, был похож на признание Троцким возможности начала социалистического строительства в СССР — в той мере, в какой это строительство признавало необходимость связи с мировым рынком и правильной международной революционной политикой. Дэй называет попытки Сталина обосновать свои тезисы в защиту хозяйственного национализма "крайней глупостью", которая нашла защитников в деморализованной политической среде, когда "партия хотела быть обманутой". Дэй замечает, что "ловкий подбор цитат позволил Сталину придать видимость учености аргументу, который в ином случае был бы высмеян как презренная фальшивка" [ Leon Trotsky and the Politics of Economic Isolation (Cambridge, 1973), pp. 100-01]. Последнее предложение вполне можно применить для описания методов Суэйна.
11. Это не только мое субъективное мнение. После того, как я прочел фальшивый рассказ Суэйна, я связался с профессором Дэем в Канаде и обратил его внимание на этот вопрос. В электронном письме от 13 марта 2007 года я процитировал соответствующий отрывок из биографии Суэйна и спросил профессора Дэя, знаком ли он с ним. Я добавил, что цитата из Суэйна "кажется мне грубым передергиванием Вашего мнения, изложенного в книге Лев Троцкий и политика хозяйственной изоляции. Насколько я понимаю, Вы полагали, что решающей точкой столкновения во внутрипартийной борьбе в вопросах экономики стал вопрос о том, возможно ли построить социализм в изолированной стране. Позиция Троцкого в этом решающем вопросе — как Вы все всегда утверждали, — принципиально отличалась от концепции Преображенского, не говоря уже о Сталине".

В тот же самый день я получил ответ профессора Дэя, написавшего, что "Вы абсолютно правильно выразили мою точку зрения". Затем он добавил: "О Троцком без конца пишут столько барахла, что мне горько слышать об еще одной куче мусора из под пера профессора Суэйна. По правде говоря, я никак не могу себе представить, как кто-то может заявлять, что Троцкий не был "интернационалистом" с начала своей политической карьеры и до самого ее конца. Такое утверждение является поразительным непониманием фактов истории".
12. Swain, p. 2.
13. Swain, p. 3.
14. Swain, p. 3. Исключение Кней-Паца из списка цитируемых работ Суэйна отражает абсолютно нечестные намерения этой (Суэйна) работы. Суэйн не может найти удобных цитат в работе Кней-Паца. Точка отправления для Кней-Паца состоит в прямом признании с его стороны того, что Троцкий был крупным политическим мыслителем и ведущей личностью европейской культуры ХХ века. Для Кней-Паца Троцкий был не только "самым настоящим революционером в эпоху, которая не страдала от нехватки революционных героев". "Достижения Троцкого в сфере теории и идей не менее продуктивны: он был одним из первых, кто рассмотрел возникновение общественных трансформаций в отсталых обществах, и одним из первых попытался объяснить политические последствия, которые почти автоматически вырастают из этих изменений. Он много писал всю свою жизнь, и политический мыслитель в нем являлся не менее существенной частью его личности, чем более известный герой событий" [ The Social and Political Thought of Leon Trotsky (London, 1978), pp. viii-ix].

15. Swain, p. 3.
16. Троцкий написал много блестящих статей о философии диалектического материализма. Но Суэйн ничего не говорит об этих работах и не проявляет ни малейшего интереса к философскому методу, использованному Троцким в своих трудах.
17. Selected Writings, Volume 2: 1927-1934 (Cambridge, MA, 1999), p. 477.
18. Суэйн, конечно, отдает должное Троцкому за его вклад в победу Красной армии в Гражданской войне, но в его изложении отсутствует анализ тех элементов руководства войсками со стороны Троцкого, которые стали ключевыми в победе революционных сил. Для более серьезного изучения деятельности Троцкого как военного теоретика и революционного полководца заинтересованный читатель может обратиться к проницательной работе полковника Хэролда Уолтера Нельсона (Harold Walter Nelson) Лев Троцкий и искусство восстания (Leon Trotsky and the Art of Insurrection, London, 1988). Этот военный эксперт (полковник Нельсон преподавал в Военном Колледже армии США) дает вполне объективный и профессиональный анализ становления Троцкого в качестве значительной фигуры в истории военного дела. Нельсон концентрирует свое внимание на периоде с 1905 до 1917 годов, и Троцкий представлен в его изложении "как настоящий революционный генерал, способный вести вперед и координировать решающие революционные действия. Он начинает понимать проблемы вооруженного конфликта, которые должна решить революция, он учится ценить ресурсы, которые может привлечь революция для разрешения этих проблем, он развивает схему организации этих ресурсов для их максимальной эффективности, и он распознает факторы, которые движут людьми, которые должны воевать за революционную победу".
19. Swain, p. 195.
20. Swain, p. 160.
21. Towards Socialism or Capitalism? London, 1976, p. 60.
22. The Challenge of the Left Opposition 1926-27 (New York, 1980), p. 106.
23. Ibid., pp. 130-164.
24. Swain, p. 152.
25. The Interregnum (London, 1954) p. 318.
26. Ibid, p. 313.
27. The Conscience of the Revolution: Communist Opposition in Soviet Russia (New York: Simon & Schuster, 1960), p. 223.
28. Swain, p. 194.
29. New York, 1982, p. 433.

Смотри также:
Лев Троцкий и постсоветская школа исторических фальсификаций: Рецензия на две недавние биографии Льва Троцкого. Часть 1: Спустя семьдесят лет после кульминации сталинского террора
(7 июля 2007 г.)