|
МСВС : МСВС/Р : Новости и комментарии : Мировая экономика
Версия для распечатки
Мировой экономический кризис: Марксистский анализ.
Ник Бимс
6 августа 2009 г.
Ниже следует четвертая часть лекции, с которой Ник Бимс, национальный секретарь австралийской Партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party) и член международной редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта , выступил в Мельбурне и Сиднее в ноябре и декабре 2008 года. Она была опубликована на английской странице МСВС 23 декабря 2008 г.
Распад Бреттон-Вудской системы в 1971 году обозначил конец роли доллара как надежной опоры мировой валютной системы. Но это событие также означало, что ни одна национальная валюта не сможет больше взять на себя эту роль.
Многие из присутствующих в этом зале никогда не жили при режиме фиксированных обменных курсов. Но когда я был мальчишкой, мой дед каждый год на Рождество присылал мне один английский фунт стерлингов, и я мог обменять этот фунт всякий раз точно на 25 австралийских шиллингов. Обменный курс никогда не менялся. То же самое касалось и любой другой валюты. В 1971 году это положение изменилось.
В начале 1970-х годов, в отсутствие надежной опоры для международной денежной системы, были созданы новые механизмы для компенсации рисков, связанных с изменением обменных курсов. Рассмотрим положение австралийского импортера какого-то промышленного станка. Сделка, которая представляется весьма хорошей и потенциально высокоприбыльной во время заказа станка из, скажем, США, может оказаться убыточной, если к тому времени, когда надо расплачиваться за станок, через, скажем, полгода после заказа, австралийский доллар понизится по отношению к американскому.
Именно к этому периоду относится развитие системы финансовых деривативов.
Дериватив является финансовым контрактом или инструментом, цена которого привязана к цене чего-то другого.
Деривативы существуют уже давно. Наиболее известными являются так называемые "будущие контракты". В таком контракте контрагенты соглашаются обменять какое-то количество определенного товара по такой-то цене такого-то числа в будущем. Эти контракты были изобретены для рынков сельскохозяйственных товаров, чтобы попытаться сгладить эффект изменения цен за период времени между посевным сезоном и продажей урожая. В той мере, в какой цена на товары для рынка могла быть зафиксирована вперед, в процесс производства можно было ввести какое-то постоянство.
Финансовые деривативы означали некоторое новшество. Контракты были отныне привязаны не к какому-то материальному товару, но к деньгам и другим финансовым активам. В 1972 году, через год после распада Бреттон-Вудса, на Чикагской товарной бирже (Chicago Mercantile Exchange) был открыт рынок валютных фьючерсов. Этот рынок позволил импортерам и экспортерам, а также всем финансовым институтам вообще, создавать "ограды" (hedge) против изменений в курсах валют в условиях, когда изменения валютных курсов могли начисто уничтожить прибыль любой сделки.
Валютные фьючерсы стали лишь одним из многих новых финансовых деривативов, которые были созданы в последующий период.
В 1973 году произошло новое важное событие: два профессора, Фишер Блэк (Fischer Black) и Майрон Шоулс (Myron Scholes), изобрели формулу для оценки опционов. Будущий контракт обязывает участников купить или продать; опцион является формой страховки. В обмен за платеж премии, покупатель получает право купить или продать актив по определенной цене в течение конкретного отрезка времени. Если цены не меняются согласно ожиданию, то опцион не имеет значения, и покупатель теряет лишь уплаченную премию. В 1973 году была основана Чикагская биржа опционов (Chicago Options Exchange), а в 1975 году Чикагская товарная биржа (Chicago Board of Trade) впервые ввела фьючерс на банковские учетные ставки.
Опционы дают возможность получить большую прибыль, как видно из следующего примера. Покупатель опциона может через полгода купить акцию за пятьдесят долларов. Цена опциона пять долларов. Расход на покупку опциона из ста акций — пятьсот долларов. Допустим, что через шесть месяцев цена акции поднялась до 60 долларов. Покупатель тогда использует свой опцион и получает с каждой акции прибыль в пять долларов: $60 минус $50 минус $5 за опцион. Это дает ему сумму прибыли в 500 долларов на 500 вложенных долларов, то есть норму прибыли в 100%.
Но что было бы, если бы покупатель просто купил сто акций по 50 долларов каждую и держал бы их шесть месяцев? В этом случае, прибыль была бы 1000 долларов (десять долларов за акцию, помноженные на сто акций) после капиталовложения в пять тысяч долларов, то есть норма прибыли составила бы 20%. Применение опциона ведет к гораздо более высокой норме прибыли.
А что, если цена акции падает, скажем, до 49 долларов каждая, а не поднимается до 60? Тогда покупатель опциона теряет 500 долларов; потеря капитала составит 100%. Обычный покупатель акций, державший их 6 месяцев, потерял бы лишь 100 долларов, то есть 2% от своей первоначальной инвестиции в 5000 долларов. Опционы дают гораздо большую прибыль, но также и увеличивают риск.
С ростом объемов торговли опционами после 1973 года в обиход вошли другие типы деривативов, например, обмен валютой (currency swap), в котором покупатели могут обменять облигации в одной валюте на облигации в другой, в зависимости от оценки изменения валютных курсов. Затем был изобретен обмен процентными ставками (interest rate swap), в ходе которого фиксированные платежи процентных ставок обмениваются на платежи по плавающим процентам и наоборот. В последнее десятилетие появился также обмен кредитными дефолтами (credit default swap), в ходе которого держатель облигаций может застраховаться от банкротства той структуры, которая выпустила облигацию. Эти контракты можно заключить на бирже или, как это все шире практикуется, в сделках между двумя агентами в форме контрактов у прилавка (over the counter — OTC).
Основа для появления этих сделок связана с попытками обезопасить себя от риска. Но деривативы сами стали источником спекуляций, в ходе которых возникает возможность получить огромные барыши от верной оценки и предвидения изменений в финансовых переменных величинах. Масса статистических данных свидетельствует о росте этих финансовых инструментов в течение последних тридцати лет в геометрической прогрессии.
Объем трансакций с иностранными валютами в мировой торговле увеличился с 15 миллиардов долларов в день в 1973 году до 80 миллиардов в день в 1980 году и до 1,26 триллиона в день в 1995 году. В 1973 году мировая торговля товарами и услугами составляла 15% от объема этих трансакций. В 1995 году она составляла всего 2%. Громадный рост числа сделок в форме иностранных валют является по большей части результатом финансовых, а не торговых операций.
Рост деривативов еще более ошеломителен. Согласно данным Банка международных расчетов (Bank for International Settlements), в конце июня 2008 года предполагаемая сумма контрактов "у прилавка" — цена активов, на которых базируются деривативы — стояла на уровне 683,7 триллиона долларов. Эта цифра более чем в десять раз превосходит мировой ВВП. 35 лет тому назад, в 1973 году, финансовые деривативы еще практически не существовали.
Дневной оборот на глобальных валютных рынках увеличился в 50 раз по сравнению с уровнем 1980 года и дошел до отметки в 1,9 триллионов долларов в день. Две трети этой суммы приходится на рынки деривативов; при этом три четверти торговли деривативами, то есть половина общего рынка, связаны с обменом валютами.
Финанциализация американского хозяйства
Как мы видим, одной из мотиваций роста рынка деривативов стала атмосфера неуверенности, к которой привел распад Бреттон-Вудской системы, и возросший риск валютных операций.
Но был еще один, более мощный двигатель этого процесса. Он связан с изменениями в способе накопления капитала в течение последних тридцати лет, прежде всего в Соединенных Штатах.
Когда Никсон упразднил золотой паритет доллара в 1971 году, он намеревался спасти финансовую гегемонию американского капитализма. Но к концу того десятилетия эта гегемония оказалась в опасности. Цена доллара резко упала, прибыли снижались, биржевые индексы оставались низкими, американская экономика билась в тисках стагфляции.
В октябре 1979 года Пол Волкер (Paul Volcker) — которого новый президент Обама недавно выбрал на роль одного из своих главных советников-экономистов — был назначен на пост председателя американской Федеральной Резервной системы (ФРС). Волкер инициировал программу повышения процентных учетных ставок во имя борьбы с инфляцией.
"Шок Волкера" взвинтил банковские ставки до невиданной высоты и привел к самой глубокой рецессии за весь период после 1930-х годов. Эта политика сопровождалась наступлением на рабочий класс, начиная со спасения автокомпании "Крайслер" в 1979 году и уничтожения профсоюза авиадиспетчеров в 1981 году, и продолжалась в течение всего десятилетия. Были уничтожены миллионы рабочих мест и целые сектора промышленности.
В результате структура американского капитализма существенно изменилась. Начиная с завершения Гражданской войны в 1865 году, подъем американского капитализма был основан на его промышленной силе. Американские методы производства показали себя наиболее эффективными и прибыльными во всем мире.
Но теперь все изменилось. В сущности, меры Волкера привели к возникновению нового метода накопления, основанного на росте объемов финансового капитала.
Путь к такому положению вещей не был гладок. После рецессии 1981-82 годов последовал медленный подъем; хотя биржи после 1982 года выросли, в октябре 1987 года произошло новое падение. Десятилетие закончилось кризисом сберегательных банков, потребовавшим мер по спасению на сумму от 150 до 200 миллиардов долларов; потом началась новая рецессия.
Ликвидация Советского Союза в 1991-92 годах и решение сталинистского режима в Китае открыть двери для интеграции китайского хозяйства — в первую очередь, многомиллионного китайского рабочего класса — в циркуляцию мирового капитала стали важным поворотным пунктом. Именно эти события создали возможность для накопления на основе финансового капитала.
Вовлечение в мировой рынок Китая, где затраты на рабочую силу составляют одну тридцатую часть от аналогичных затрат в США и других ведущих капиталистических странах, стало основой для роста объема прибавочной стоимости, извлеченной капиталом из рабочего класса. В недавнем докладе о благах глобализации один из ведущих представителей Евросоюза Питер Мандельсон (Peter Mandelson) заметил, что китайский производитель iPod'а получает всего 4 доллара за продукт, которой в США продается по розничной цене в 290 долларов.
Мандельсон указывал на процесс, в ходе которого прибавочная стоимость, извлеченная в Китае, затем перераспределяется в другие сектора капитала в форме платежей за лицензии, арендной платы за торговые центры, проценты за ссуды банков и финансовых институтов.
Такой характер отношений с Китаем сформировал своеобразный эффективный экономический цикл. Дешевые промтовары тормозили инфляционное давление и давали Федеральному Резерву возможность снижать процентные ставки в США, не особенно беспокоясь об инфляции.
Дешевый кредит раздувал различные пузыри активов — биржевых акций, рынка акций высокотехнологических компаний и рынка недвижимости, — которые позволяли финансировать долги, поддерживая в то же время уровень потребления при отсутствии какого-либо действительного повышения уровня заработных плат в США. В то же время китайские власти вкладывали свои доходы от торговли в финансовые активы в Америке, чтобы держать стоимость юаня на низком уровне по отношении к доллару и защищать таким образом свои экспортные рынки. Этот механизм также работал в сторону снижения процентных ставок в США, возобновляя источники дешевого кредита, который, в свою очередь, поддерживал возникшие пузыри активов.
В 1982 году прибыли финансовых компаний составляли 5% от объема всех корпоративных прибылей после платежа налогов. К 2007 году эта доля поднялась до 41%. Это превращение — финанциализация американской экономики — несет огромные последствия для процесса накопления капитала и роста долгов в американском хозяйстве.
В прошлом промышленность одалживала деньги, чтобы финансировать свое развитие. Но с растущим значением финансового сектора долги все чаще возникают лишь для того, чтобы профинансировать дальнейшие финансовые операции.
Купля и продажа ценных бумаг, основанных на активах, стала новейшим способом обогащения. В 1995 году стоимость ценных бумаг, привязанных к определенным активам (asset-backed securities), достигла суммы в 108 миллиардов долларов. К 2000 году, на пике разбухания рынка акций, эта цифра достигла 1,07 триллиона. В 2005 году эта цифра составила 1,1 триллиона и 1,23 триллиона — в 2006 году. Иначе говоря, в течение десятилетия стоимость этих бумаг выросла в десять раз.
Другими словами, финанциализация экономики, то есть простое присвоение прибавочной стоимости вместо ее извлечения в ходе производственного процесса, стала вторым ключевым фактором в громадном росте деривативов.
В своем ценном исследовании Капитализм и деривативы (Capitalism and Derivatives) авторы Дик Брайян (Dick Bryan) и Майкл Рафферти (Michael Rafferty) из Сиднейского университета обращают внимание на две основные функции деривативов.
Во-первых, то, что они называют "связывающей" (binding) функцией, в ходе которой дериватив связывает активы в настоящем времени с активами в будущем. Появление этих деривативов было вызвано растущей неуверенностью и рисками, порожденными распадом режима фиксированных валют. При режиме Бреттон-Вудса национальное государство фиксировало стоимость своей валюты, обеспечивая стабильность капитала, вовлеченного в механизм международного финансового обращения. Но когда этот режим исчез, нужно было развить новые механизмы для обеспечения уверенности и преодоления рисков.
Во-вторых, авторы указывают на роль "смешивания" (blending). Играющие эту роль деривативы делают возможным соразмерение различных типов финансовых активов. Например, контракт может заключаться в обмене акций на облигации и наоборот. Право обмена может быть использовано в зависимости от относительного движения процентных ставок на рынке облигаций и дивидендов, которые платит определенная корпорация за свои акции. Акции и облигации представляют собой заявки на будущие доходы, но проценты и дивиденды могут двигаться в разных направлениях и, в зависимости от их движения, держатель того или другого актива проигрывает или выигрывает. Этот риск можно нейтрализовать с помощью деривативов.
"Смешивающая" роль деривативов позволяет держателю финансовых бумаг оградить себя от невыгодных изменений той или другой финансовой переменной величины или использовать эти изменения в своих интересах. Риск в игре с финансовым капиталом состоит в том, что когда деньги вложены в какую-то форму ценных бумаг, то невыгодное изменение финансовых рынков может привести к тому, что данная бумага обеспечит меньшую долю прибыли, чем другие типы активов, или может привести к потере.
Применение деривативов ведет к тому, что определенный актив приобретает характеристики другого. Иначе говоря, финансовый капитал не привязан к какой-то определенной форме, а может развивать более универсальный характер. Это становится весьма важным тогда, когда присвоение прибыли — что является основой для накопления капитала — все в большей степени зависит от операций на финансовых рынках.
Наш обзор роста рынка деривативов должен опровергнуть мысль, будто они были созданы только для облегчения спекуляции, что если только их упразднить или ограничить каким-либо способом, то тогда можно будет восстановить твердые экономические и финансовые основы.
Как и любой другой финансовый актив деривативы стали, конечно, орудием спекуляции, ведя к катастрофическим последствиям. Но попросту сосредоточить внимание на этом пункте — значит игнорировать тот факт, что деривативы появились в качестве средства для преодоления объективных противоречий капиталистической экономики, выросших из распада предыдущей системы регулирования. К новой системе регулирования хотели бы вернуться различные претенденты на роль сегодняшних реформаторов капиталистической системы.
История деривативов напоминает нам об одном замечании Маркса по поводу роста масштабов кредита. Этот процесс тоже вырос из попыток преодолеть объективные противоречия капиталистической экономики, но его развитие только придало этим противоречиям еще более взрывчатую форму.
"... Вначале он [кредит], — пишет Маркс в Капитале, — потаенно прокрадывается как скромный пособник накопления... но вскоре он становится новым и страшным орудием в конкурентной борьбе и, в конце концов, превращается в колоссальный социальный механизм для централизации капиталов" (Маркс К., Энгельс Ф., Сочинения, изд. 2-е, т. 23, с. 640).
Если приспособить замечание Маркса к нынешнему положению, то можно сказать, что деривативы появились на рынках как скромные слуги финансового капитала, помогая оградить его от риска, но превратились в источник угрозы величайшего финансового коллапса в истории.
Поворотная точка в кривой капиталистического развития
Чтобы закончить наш обзор финанциализации мы должны рассмотреть еще один процесс. Это феномен секьюритизации (securitisation), который сыграл ключевую роль в кризисе ипотечных капиталов.
В добрые старые времена национального регулирования американские банки действовали по так называемой "модели 3-6-3". Банк занимал деньги под 3%, давал взаймы под 6%, и в 3 часа дня директор банка мог отправляться в свой клуб играть в гольф.
Этот распорядок рухнул под влиянием быстрого повышения процентных ставок в начале 1980-х годов и последующей финанциализацией экономики. Банкам теперь приходилось конкурировать с другими финансовыми институтами за фонды. Старая модель, в рамках которой банк выдавал кредит, а потом получал проценты, больше не работала. Модель "создать-и-держать" (originate-and-hold) привела к тому, что большие суммы капиталов оказывались надолго связанными. Банки и другие финансовые институты могли теперь увеличивать прибыль и конкурировать лишь в той степени, в какой были в состоянии ускорить оборот своего капитала.
Решение проблемы лежало в превращении финансовых активов в бонды, и затем в их распродаже. Это ставило перед банками другую проблему: в отличие от бондов корпораций, таких как IBM или General Motors, активы, обеспечивающие эти бонды, то есть ипотеки, вовсе не однородны. Но как может банк превратить корзину дифференцированных ипотечных контрактов в ценные бумаги, которыми можно торговать как бондами, чтобы потенциальные инвесторы могли просто увидеть процентные ставки и дату погашения, не беспокоясь о надежности лежащих в их основе ценностей?
Проблема была решена созданием пула ипотек и выпуском серии бондов, проценты по которым выплачиваются из поступлений в кассу процентов по ипотекам. Этот пул делится на серию частей, каждой из которых присваивается свой уровень риска, и проценты платежей соответствуют уровню риска, то есть по более рискованным ипотечным контрактам платятся более высокие проценты. Агентства кредитных рейтингов оценивают степень риска. Эти агентства разработали различные модели рисков, на основании которых они делают свои оценки. Во многих случаях инвестиционные банки, выпускающие подобные бонды, тесно сотрудничали с агентствами, чтобы структурировать эти бонды в целях получения высокого кредитного рейтинга. Инвестиционные банки, такие как Lehman Brothers, могли продавать и продавали эти бонды по всему миру — немецким банкам, английским банкам или местным муниципалитетам в Австралии, которые желали повысить поступления от своих сбережений.
Процесс секьюритизации заменил модель "создать-и-держать" моделью "создать-и-распространить" (originate-and-distribute). Банки перестали нуждаться в оценке риска; ведь как только ипотечный контракт заключается, его сразу же продают как часть секьюритизированного пакета. Банк получает доход от этой продажи в форме взноса, эти взносы финансируют новые ипотеки и повторяют процесс. Капитал оборачивался во много раз быстрей, чем прежде, и в результате прибыли росли.
Ипотечные кредиты все чаще стали выдаваться без учета возможности выплатить их до конца. Все контрагенты ожидали, что цены на жилье будут продолжать расти — в Соединенных Штатах сейчас происходит первое после 1930-х годов общее снижение цен за недвижимость, — так что ипотеки можно будет в любой момент перефинансировать, а в худшем случае выигрышно продать.
Мы рассмотрели различные компоненты этого кризиса. Каково же его историческое значение? Во-первых, он вовсе не является попросту результатом огромных финансовых потерь. Потери, конечно, важны. Но мы наблюдаем крах всей системы накопления — режима, который был развит в качестве ответа на последний кризис накопления в 1970-е годы.
Банки и финансовые институты не могут более действовать на основании модели "создать-и-распространить". Но они также не могут вернуться и к предыдущей модели.
Мы стоим сейчас перед поворотной точкой в том, что Лев Троцкий называл "кривой капиталистического развития". После кризиса 1970-х годов и спада в 1980-е годы начался новый подъем в 1990-е, который основывался на интеграции сверхдешевой рабочей силы в глобальный круговорот капитала. Это способствовало формированию нового режима накопления — весьма шаткого, как показали последние двадцать лет. Но все же это был подъем. Теперь все это с треском развалилось.
Продолжение следует
К началу страницы
МСВС ждет Ваших комментариев:
© Copyright
1999-2015,
World Socialist Web Site |
