Борис Кагарлицкий: «После мультикультурализма»

Сообщение о том, что правящие круги в Западной Европе отказываются от мультикультурализма, вызвало в наших краях бурный интерес, перемешанный со всплеском восторженно-ксенофобских комментариев. Один из отечественных телеканалов даже показал сюжет «Европа раскалывается», который на две трети состоял из пересказа пропагандистских брошюр, распространяемых в Англии различными ультраправыми и фашистскими группами. Причём, самое удивительное, журналисты не только не удосужились проверить свои источники информации, но, похоже, даже не осознавали того, что встали на определённую идеологическую позицию.

Единственное, что вынес отечественный обыватель из критики мультикультурализма, это простой тезис: «мигранты достали», или ещё проще: «надо спасать Европу от чёрных». Иными словами, вся политическая дискуссия о социально-культурном развитии Запада сводится в нашей прессе к простому и практичному лозунгу: «Гони и бей!».

Крах мультикультурализма действительно является важнейшим событием в социальной и культурной жизни Западной Европы, чреватым огромными политическими, социальными и культурными последствиями. Только последствия эти, скорее всего, окажутся прямо противоположными тем, о которых мечтают ревнители расовой чистоты.

Что представляла собой политика мультикультурализма? Несмотря на красивые слова и призывы к толерантности, в основе своей она являлась сугубо расистской и дискриминационной, направленной, прежде всего, против национальных, культурных и религиозных меньшинств. По сути, мы имеем дело с системой культурного апартеида, упакованного политкорректной лексикой. Вместо того чтобы помочь иммигрантам встроиться в европейское общество и стать его органической частью, их загоняют во всевозможные формальные и неформальные гетто под предлогом поощрения и сохранения их культурной самобытности. Не удивительно, что значительная часть «новых европейцев» — магрибских арабов, турок, индусов, выходцев из Вест-Индии или Индонезии — всегда относилась к этой политике крайне негативно. Фактически либеральные элиты Запада проводили свой курс в союзе с наиболее консервативными и реакционными элементами этнических диаспор, поощряя контроль традиционалистов над «своими» общинами.

Цель политики состояла в том, чтобы, поощряя культурную отсталость в форме «национальных традиций» и «самобытности», сделать новоприезжих неспособными к полноценной интеграции в западное общество, обрекая их — поколение за поколением — на роль изгоев, неквалифицированных рабочих, уличных торговцев, в лучшем случае — мелких лавочников, не допуская их присутствия в профсоюзах, политике, интеллектуальной жизни. По отношению к трудящимся в целом это была классическая формула «разделяй и властвуй», но при этом преследовалась и конкретная цель снижения социальных издержек. Значительная часть расходов и усилий, связанных с социально-культурной адаптацией мигрантов падала на сами этно-религиозные общины, а их конкуренция между собой снижала цену рабочей силы на рынке труда.

Как всегда бывает с подобной политикой, она привела к ряду непредсказуемых последствий. Во-первых, мигранты, хоть их и старались держать в темноте, оказались вполне способны выяснить свои права и претендовать на ряд благ, предоставляемых европейским социальным государством. Само по себе социальное государство постоянно сокращается, а претензии новых граждан и переселенцев ничтожны по сравнению с тем, что получают и имеют «коренные» жители. Но на фоне того, что объём социальной помощи сокращается, а запросы нового населения, напротив, растут, проблема становится всё острее.

Во-вторых, среди самих «новых европейцев» произошёл раскол. Одна часть, подчинившись давлению мультикультурализма, сохраняет верность традиционной общине, хиджабам и муллам, не учит европейские языки и плохо понимает окружающее общество. Но если лет десять-пятнадцать назад эта среда была безобидно-консервативной, самоизолирующейся и не склонной к агрессии, то на фоне экономического кризиса она становится питательной почвой для разных форм фундаменталистского радикализма. Живя по логике капиталистической конкуренции, она начинает бороться за свою «долю рынка», выступая против господствующего большинства в качестве более или менее консолидированной и агрессивной массы. Напротив, другая (большая) часть мигрантов, вопреки политике мультикультурализма и несмотря на неё, активно интегрировалась в европейское общество, становясь его частью, о чём свидетельствует стремительно растущее число смешанных браков, появление во Франции и Англии политиков, профсоюзных активистов, интеллектуалов и даже военных, незападное происхождение которых бросается в глаза. В то время как пресса старательно муссирует вопрос о том, можно ли во Франции носить хиджаб в школе, участники подобных дискуссий старательно не замечают, что большинство арабских девушек давно уже носит мини-юбки, встречается с французскими парнями и, покрасившись в блондинок, отличается от коренных француженок только более свежим цветом лица и более бережным обращением с «государственным» языком. Кстати, ни для кого не секрет, что лучшая французская проза давно уже пишется арабами, а самые лучшие современные писатели на английском языке — индусы, пакистанцы и нигерийцы.

Поражение мультикультурализма проявляется не в том, что «новые европейцы» якобы не хотят интегрироваться и ассимилироваться, а наоборот, в том, что они, несмотря на всю мультикультуралистскую политику, это делают, причём с возрастающим успехом. То же относится и к роли ислама в Европе. Да, число мечетей растёт пропорционально числу мусульман. Только вот влияние религии на мусульманские массы стремительно падает (парадоксальным образом распространение радикальных версий исламизма как раз является реакцией на эту тенденцию, судорожной попыткой удержать внимание и поддержку уходящих от религии масс с помощью агрессивной культурно-социальной риторики). Во время молодёжных волнений в пригородах Парижа арабские подростки жгли мечети и крыли последними словами мусульманских духовных учителей, призывавших их к порядку.

Разумеется, интеграция и культурная ассимиляция африканцев и азиатов в Европе отнюдь не приводит к исчезновению расизма, так же как тотальная интеграция евреев, например, в Германии и Австрии начала ХХ века не только не привела к исчезновению антисемитизма, а наоборот, его усилила. Перестав отличаться от «настоящих» немцев, евреи стали претендовать на те же места и статус, что и представители старой элиты. Что, естественно, не всем понравилось. То же самое происходит сейчас в Англии и Франции, а в скором времени начнётся и в Германии: чем более успешно потомки иммигрантов интегрируются, чем искреннее и последовательнее воспринимают европейский образ жизни и соответствующие ценности, чем труднее их отличить от «коренных» жителей по образу мысли, поведению и даже внешности, тем сильнее расизм. Ничего не поделаешь — конкуренция. А вражда по отношению к «интегрированному» большинству иммигрантов на идеологическом уровне подпитывается конфликтами, которые возникают между «неинтегрированными» приезжими и коренным населением. Именно на этом сочетании сегодня в Европе строится вся пропаганда ультраправых.

Политика мультикультурализма была неотделима от общего либерального наступления на социальное государство, попыткой превратить социальные противоречия в культурные, а классовые — в этнические. Результат был плачевным. Социальные проблемы никуда не делись, зато культурные обострились, причём, как мы видим, сразу на нескольких уровнях. Отказ от мультикультурализма в этом смысле является важным переломным моментом, поскольку делает неизбежной честную дискуссию, ранее подавленную либеральной политкорректностью. Проблема лишь в том, что единственными открытыми оппонентами политкорректности до недавнего времени оставались ультраправые и националисты, тогда как левые трусливо покорились либеральной гегемонии и даже старались перещеголять идеологов господствующего класса в клятвах верности мультикультурализму. Однако положение дел меняется, и, прежде всего, благодаря новому поколению активистов и лидеров, многие из которых, сами будучи потомками иммигрантов, не стесняются посылать к черту политкорректность и мультикультурализм.

Какие выводы из этого можно сделать для России? Говорить о провале мультикультурализма применительно к нашей стране нельзя. Но не потому, что у нас этот подход лучше работает или может хорошо сработать в будущем, а просто потому, что в России вообще нет ни осознанной миграционной политики, ни культурной политики, ни тем более удовлетворяющей большинство жителей страны социальной политики. Но один вывод напрашивается: если мы хотим избежать в будущем проблем, то интеграция мигрантов в мир русского языка и культуры должна стать важнейшим приоритетом — в интересах самих мигрантов. А на политическом уровне это означает, что надо вести непримиримую борьбу с любыми проявлениями мультикультурализма и национализма, которые, по сути, представляют собой две стороны одной и той же отвратительной медали.

Борис Кагарлицкий, статья на сайте Kagarlitsky.Ru.
Опубликовано в журнале «Русский мир»